Влияние информационного общества на методологию исторических исследований

Юмашева Юлия Юрьевна ORCID: 0000-0001-8353-5745 доктор исторических наук Заместитель генерального директора ООО "ДИМИ-ЦЕНТР" 105264, Россия, г. Москва, бул. Измайловский, 43 Yumasheva Julia Yurijevna Doctor of History Deputy Director of "DIMI-CENTER" 105264, Russia, g. Moscow, bul. Izmailovskii, 43 Juliayu@yandex.ru Другие публикации этого автора

Информационное общество — общество, в котором большинство работающих занято производством, хранением, переработкой и реализацией информации, особенно высшей её формы — знаний.

Материал из Википедии – свободной энциклопедии

Этот материал писался крайне тяжело потому, что каждый из предложенных в анкете вопросов, на мой взгляд, заслуживает большой дискуссии, написания сборников статей и монографий с развернутым историографическим анализом (в том числе и изучением особенностей национальных историографий) и обобщением выводов, которые в журнальной статье в форме вопросов-ответов могут быть обозначены только пунктирно. Тем не менее, я постаралась изложить собственное представление о затронутых проблемах, не первый год находящихся в центре обсуждения и очно-заочных полемик.

Начать мне бы хотелось с выражения некоторого сожаления о том, что в современной исторической науке отсутствует разработанный и общепринятый понятийный аппарат. Очевидно, что это следствие смены общефилософских теорий, произошедшей на рубеже 1980–90-хх гг., процессов интеграции отечественной исторической науки в общемировые научные тренды, которые наблюдаются в истории, как самостоятельной гуманитарной дисциплине (прежде всего – расширение сфер применения междисциплинарного подхода в последней четверти XX в.), а также бурного развития информационных технологий, которое стало фактором, воздействующим на все отрасли знания, в том числе и на историческую науку. В рамках этих сложных процессов происходит взаимопроникновение терминов, иногда без критического осмысления их изначального содержания и произвольной трансформации в новой «среде обитания». В результате одни и те же термины получают разное содержательное наполнение, зависящее и от национальных историографических традиций, и от исследовательского опыта конкретных ученых, и от «модных трендов», которым, как оказалось, подвержена (?) и историческая наука (или определенная часть историков-исследователей).

С одной стороны, отсутствие единого понятийного аппарата – благо, поскольку оно не ограничивает, а стимулирует научный поиск. С другой, как показывает печальный опыт последних нескольких лет, эта науковедческая лакуна в пределах конкретной дисциплины приводит к долгим и подчас бессмысленным дискуссиям, которыми подменяются собственно исследовательские проекты.

Вот и в предложенной анкете большая часть вопросов обусловлена различием в трактовках терминов «Историческая информатика», Digital humanities, Digital History, «аналоговые источники», «цифровые источники», «оцифровка» и т.п., в определении сущности, целей и задач первых трех из них и неточным пониманием физических характеристик или стоящих за этими терминами физических процессов в последних трех…

Учитывая вышесказанное, свои ответы на предложенные вопросы я буду начинать именно с определений терминов, которые буду использовать в дальнейшем, и для начала определю собственное вѝдение трех современных направлений в истории, принципы их взаимодействия и взаимовлияния, тем самым отвечу на 6 и 7 вопросы анкеты, которые мне представляются в ней ключевыми.

Историческая информатика

Не подвергая сомнению выводы И.М. Гарсковой, изложенные ею в монографии «Историческая информатика. Эволюция междисциплинарного направления» ^[1], я позволю себе определить собственное отношение к бытующим в сети и в некоторых публикациях определениям термина «историческая информатика».

Так, я не могу согласиться с определением исторической информатики, как дисциплины, которая занимается «изучением возможностей (?) использования информационных технологий в изучении исторического процесса, публикации исторических исследований (?) и преподавании исторических дисциплин, а также в архивном и музейном деле» ^[2], или отнесением ее к вспомогательным историческим дисциплинам ^[3].

Меня в целом устраивает определение, зафиксированное в Википедии: «Историческая информатика — междисциплинарная область исторических исследований, целью которой является расширение информационного, методического и технологического обеспечения исторической науки, а также апробация новых информационных технологий и методов в конкретно-исторических исследованиях. В основе исторической информатики лежит совокупность теоретических и прикладных знаний, необходимых для создания, обработки и анализа оцифрованных исторических источников всех видов» ^[4].

Мне представляется, что историческая информатика – не просто «междисциплинарная область», а в некотором смысле – основной механизм познания в цифровой эпохе, «над-дисциплина», методы которой в настоящее время уже настолько гибки и совершенны, что могут быть использованы как в проблемно-ориентированных исследованиях, так и в сугубо источниковедческих работах к ЛЮБЫМ типам и видам исторических источников; к любому количеству (к массовым, к уникальным) и формулярам источников (к структурированным, и к слабо структурированных и совершенно не структурированным); а также к любой форме представления исторических источников (к оцифрованным, т.е. переведенным в цифровую форму, независимо от того, какова это «цифровая» форма (текстовая, графическая и т.п.), к неоцифрованным источникам (документам на традиционных носителях)). Поэтому в приведенном определении я бы уточнила только одну позицию, а именно последнюю фразу в части «создания, обработки и анализа оцифрованных исторических источников», убрав из нее слово «оцифрованных».

Digitalhumanities

Термин Digital humanitiesпредставляется мне спорным, о чем я неоднократно говорила и писала в дискуссиях на листе рассылки АИК, в частной переписке с членами сообщества. Во-первых, потому, что для меня так и остается невыясненным состав этих самых «гуманитарных дисциплин». К сожалению, изучение различных определений не добавляет ясности, т.к. обычно в них упоминается разное количество и состав «гуманитарных наук» (вплоть до риторики, юриспруденции, философии, археологии и музыки (?)) ^[5]. Не определен этот перечень и в знаменитом «Манифесте цифровой гуманитаристики» 2010 г. (Manifesto for the Digital Humanities), в котором, однако, заявлено, что направление опирается «на все научные парадигмы, знания и умения, накопленные каждой из соответствующих научных дисциплин (?), используя инструменты и перспективы, открывшиеся благодаря цифровым технологиям» (п. 1.2.). Любопытно также отметить, что в этом тексте возникновение самого направления Digital Humanities «отодвинуто» минимум на полвека (?) назад (п. 4), и в его сферу включены все когда-либо существовавшие научные сообщества, занимавшиеся изучением возможности применения и применением компьютерных методов исследования ^[6], что, по крайней мере, вызывает недоумение. В англоязычной дефиниции говорится о том, что «определение цифровых гуманитарных наук постоянно формулируется учеными и практиками, поскольку область постоянно растет и меняется, и конкретные определения могут быстро устареть или излишне ограничить будущий потенциал» ^{[7, 8]}. Такая «экспансионисткая» трактовка наводит на печальные размышления о том, что попытки объединить всех «под зонтиком DH» (термин из п. 6 анкеты) на самом деле призваны закамуфлировать отсутствие понимания целей и задач DH как научного направления, круга изучаемых им предметов, объектов и проблем, что превращает научное направление в «клуб по интересам».

Во-вторых, перевод на русский язык и раскрытие содержания первого слова в словосочетании DH («digital» – «цифровые»), данное в тексте определения в Википедии и подразумевающее объединение «методологии традиционных гуманитарных наук с компьютерными науками» ^[9], на мой взгляд, еще больше добавляет этому термину неопределенности ^{[10, 11]}.

Безусловно, объединение методологий разных наук (включая историю и информатику), а также их взаимопроникновение, обогащает любую дисциплину. Однако, знакомясь с результатами исторических исследований, которые созданы в рамках Digital Humanities, бросается в глаза не объединение методологий, а утрата многих традиционных методов исторического исследования, и в первую очередь − методов научной критики исторических источников и анализа историографии, которые являются обязательными этапами любой исторической работы…

Изучение программ конференций и деятельности организаций ^{[12, 13, 14, 15, 16 и др.]}, имеющих в своем названии обозначение Digital Humanities, привели меня к выводу о том, что это направление весьма эклектично, и в каждом конкретном случае «первую скрипку» играет та дисциплина, специалисты которой имеют бόльший вес в данной институции или в локальном сообществе. К сожалению, как правило, историки в этих сообществах либо в меньшинстве, либо их работы выполнены в рамках таких пограничных дисциплин как кодикология и текстология*, либо «компьютерная» составляющая представленных исследований не выводит их на уровень серьезных исторических и источниковедческих обобщений, останавливаясь на формировании метаисточников (что роднит Digital Humanities с Digital History) и обсуждения способов их дальнейшего возможного изучения ^{[17, 18, 19, 20, 21 и др.]} (открытые данные, big data, базы данных,цифровые архивы (?), визуализация изображений (?), трехмерное моделирование исторических артефактов (?), анализ интернет-среды («хэштег-активность»), создание альтернативной реальности и т.д.) ^[22].

И совсем уж странно выглядит включение в перечень направлений применения Digital humanities краудсорсинга, определяемого как «вовлечение интернет-пользователей к участию в научной (?) деятельности и развитие проектов гражданской науки». Этот широко используемый в различных областях человеческой деятельности метод делегирования выполнения рутинных, однотипных, технических работ непрофессионалам-волонтерам, применяемый, прежде всего, в целях экономия средств, не имеет ничего общего с научной деятельностью, и к тому же, в рамках собственно исторических исследований требует (как минимум) наличия у исполнителей определенной квалификации (хотя бы умения читать рукописные тексты, выполненные в исторической орфографии или почерках) а также организации серьезного процесса верификации созданных ими результатов. В качестве примера последнего – организации работы по верификации – можно назвать проект «Твоя родословная» ^[23], в котором волонтерам поручено заполнение базы данных на основе электронных копий метрических книг, или проекты транскрибирования текстов исторических документов, осуществляемые на платформе Zooniverse ^[24] и др.

Digital History

Анализируя содержание термина DigitalHistory, приводимое в различных отечественных и зарубежных публикациях ^{[25, 26, 27 и др.]}, я прихожу к выводу, что его возникновение и бытование никак не связано с той средой, для отражения процессов в которой этот термин, якобы, создан**, т.е. для архивов, библиотек и музеев. Во всяком случае, крупнейшие зарубежные фондодержатели свою деятельность по оцифровке и публикации электронных копий документов, книг, музейных предметов и т.п. позиционируют как деятельность в области обеспечения сохранности (digital preservation ^[28]) и онлайн-доступа (online access), но никак не Digital History. К примеру, Библиотека Конгресса развивала собственную программу National Digital Library Program ^[29], NARA – с начала 1990-х реализует срочные «Стратегии оцифровки» своих фондов ^[30], отдельное направление публикации документов в NARA разрабатывает аналог нашей Археографической комиссии − The National Historical Publications and Records Commission (NHPRC) ^[31]; Национальный архив Великобритании создает собственный электронный каталог Discovery и National Digital Archive of Datasets ^[32], Национальный архив Австралии, реализуя программу Anzacs ^[33], не позиционирует ее как «цифровую историю»… Список можно продолжать, включая в него Британскую библиотеку, Британский музей, Лувр, Национальную библиотеку Франции, Музеи и библиотеку Ватикана, Прадо и т.п.

Учитывая это, а также анализируя деятельность большого количества университетских центров, в названиях которых присутствует термин DigitalHistory, я думаю, что честь его изобретения и распространения принадлежит отнюдь не тем, кто профессионально и в силу должностных обязанностей занимается вопросами массового перевода историко-культурного наследия в цифровую форму. К сожалению, большинство предлагаемых этими учебными центрами методов «перевода памятников историко-культурного наследия в цифровой формат», равно как и решения «практических задач оцифровки соответствующих материалов и обеспечения доступа к ним» не находят реального применения в деятельности фондодержателей (за редчайшим исключением в виде проектов, реализованных крупнейшими исследовательскими центрами, библиотеками и архивами Стенфордского, Оксфордского университетов, действующими в рамках международных/национальных программ и в сотрудничестве с профессиональными фондами).

Анализируя зарубежную и отечественную историографию, можно прийти к выводу, что в большинстве работ, выполненных в рамках Digital History, их авторы ограничиваются осуществлением одного этапа исследования, обычного для любого проблемно-ориентированного (тематического) проекта, а именно – переводом источников в цифровой вид. При этом зачастую ни на предварительном этапе отбора и подготовки источников к цифровой обработке, ни на уже сформированном метаисточнике (базе данных, или коллекции оцифрованных, распознанных/расшифрованных и набранных текстов) не производится никаких аналитических источниковедческих или исследовательских процедур, не формулируются рабочие гипотезы или содержательные выводы, а результатом работы становится ресурс, использование которого в рамках профессиональных исторических исследований проблематично в силу отсутствия в нем развернутого источниковедческого анализа и описания источников и/или возможности проведения такого анализа (прежде всего, в части внешней критики источников) пользователями ресурса (например, портал «Прожито» ^[34] и др.). И в этом смысле Digital Humanities и Digital History совпадают.

К редким исключениям в Digital History − востребованным ресурсам, которые имеют перспективу быть использованными в научных исследованиях, − можно причислить проекты в области устной истории по формированию комплексов аудио и видеоинтервью, восполняющих отсутствие архивной документации, возникшее в результате осуществления целенаправленной политики правительств отдельных стран. Это, например, проекты специалистов Южно-Африканской Республики по созданию аудиовизуальных коллекций воспоминаний людей, переживших апартеид. Проекты выполнялись в рамках Национальной программы по устной истории (NOHP) Южной Африки, которая «должна была сыграть решающую роль в восстановлении и поддержании человеческого достоинства многих миллионов людей, разрушенные в результате колониализма и апартеида» ^[35].

Резюмируя, можно сказать, что анализ различных трактовок дефиниций трех терминов, их неоднозначность и значительное количество пересечений привели меня к формулированию собственной позиции по вопросу о том, как определять, к какому направлению относится то или иное исследование. C определенного момента я стала оценивать работы (исследования, публикации, информационные ресурсы и т.п.), а также их авторов и организации, в которых они созданы, не по позиционированию их в рамках того или иного направления (Историческая информатика, Digital humanities, Digital History и т.п.), а по наличию в них результатов, которые могут расширить представления об истории (в обоих смыслах данного термина ^[36]), и независимо от того, описывают ли данные результаты историю процессов, явлений, событий, фактов, лиц и т.п. («проблемно-ориентированные исследования»), относятся ли к вспомогательным историческим дисциплинам (источниковедению в самом широком смысле слова), вводя в научный оборот новые комплексы исторических источников (я особо подчеркиваю разницу между вводом источников/комплексов источников в научный оборот и их переводом/презентацией в цифровую форму/цифровой среде), извлекая латентно присутствующую информацию из уникальных источников, или предлагают новые методы изучения и исторических источников, и конкретно-исторических проблем.

Тот же принцип можно применить и к формулированию ответа на вопрос о возможности участия в конференциях и иных научных мероприятиях, которые проводят организации, работающие в направлениях Digital Humanities и Digital History. Определяющим, на мой взгляд, является наличие в их программах отдельных историко-ориентированных секций (круглых столов) и/или докладов, тематика и методы осуществления исследований в которых предполагают получение содержательного результата.

Обозначив собственное представление о трех современных направлениях в исторической науке, я хотела бы перейти к ответу на содержащиеся в анкете вопросы.

ВОПРОСЫ

1. «Цифровой поворот» в исторической науке связывают чаще всего с массовой оцифровкой исторических источников в течение последнего десятилетия и, соответственно, с резким расширением онлайн доступа к ним. Считаете ли Вы, что этот поворот оказывает и другие воздействия на исторические исследования?

Как Вы относитесь к точке зрения, что цифровой поворот не оказал сколько-нибудь заметного влияния на методологические основы и принципы профессиональной работы историка? Дайте, пожалуйста, обоснование Вашего мнения.

Вновь начну с определения терминов.

Во-первых, это относится к, пожалуй, самому многострадальному термину − оцифровка, − содержание которого варьируется в зависимости от области применения и степени владения компьютерными технологиями у автора дефиниции ^[37].

В контексте данного обсуждения из всего многообразия определений этого термина мне импонирует самое нейтральное: оцифровка − это «процесс представления в цифровой форме данных, не являющихся дискретными ^[38]», поскольку оно не уточняет физического содержания данного процесса (ручной ввод (набор) информации; сканирование и получение графического образа, сканирование с последующим распознаванием (текста), индексацией (записей в базах данных), векторизацией (картографического материала) и т.п.).

В результате применения такой трактовки термина «оцифровка» хронологические рамки «цифрового поворота» для советской / российской исторической науки сдвигаются минимум лет на 50 − для ручного ввода информации, лет на 30 − для технологии сканирования, и примерно на 25−20 лет − для технологии поточного сканирования архивных документов ^{[39, 40]} и сканирования и распознавания для библиотечных фондов.

Вместе с тем, я бы хотела особо подчеркнуть, что в результате любого вида оцифровки традиционных исторических источников возникают машиночитаемые файлы (документы) и/ или электронные копии, не эквивалентные подлинникам. Для того чтобы эти суррогаты могли быть использованы в историческом исследовании в качестве полноценной замены исторических источников, необходимо проведение большой дополнительной работы по созданию «компенсационного описания», в котором фиксируется информация, имеющаяся в подлиннике и отсутствующая в копии ^{[41, 42]}, или разработке методов, позволяющих представить эту информацию каким-либо иным образом. К примеру, в конце 2018 г. с целью подтверждения адекватности электронной копии подлиннику документа во Франции на государственном уровне принят стандарт сертификации компаний, оказывающих услуги оцифровки ^[43] (правда, пока в области «замещающего сканирования» делопроизводственной документации временных сроков хранения), аналогичный подход декларирован и в США ^{[44, 45]}, и в Испании ^[46], а Библиотека и Архив Ватикана начали активно применять формат хранения изображений FITS, разработанный NASA ^[47] и хранящий все метаданные, описывающие процесс оцифровки ^[48] (по аналогии с процессами микрофильмирования) и т.д.

К сожалению, создаваемые в настоящее время на основе массовой оцифровки без реализации процедур аутентификации подлинности информационные ресурсы (я имею в виду, прежде всего, электронные копии подлинников архивных документов) несут на себе печать всех нерешенных проблем, которые являются «побочным эффектом» перевода исторических источников в цифровой вид (полнота, достоверность и т.п.). Поэтому эти информационные ресурсы могут рассматриваться исключительно в качестве ознакомительных материалов, а не как полноценная замена историческим источникам, и удаленный доступ к ним, на самом деле, мало что дает исследователю − фактически, только сокращение географического расстояния до места хранения подлинника и доступ к содержанию документа, и то, зачастую, не в полном объеме.

На эту тему опубликовано большое количество материалов, как в России, так и за рубежом, и повторяться не имеет смысла. Приведу лишь цитату из недавнего выступления Т.В. Черниговской, которая, размышляя об особенностях цифровой цивилизации, заострила только одну проблему «цифрового поворота»: «мы оказались в мире, в котором рухнули все ориентиры. Непонятно, где правда, где ложь, нет способа верификации информации. От того, что она где-то опубликована, не следует, что ей можно верить. Стирается грань между реальным и ирреальным миром ^[49]».

Этот нехитрый вывод становится все более очевидным пользователям оцифрованной информации. Между тем, напомню, что впервые эта проблема была сформулирована еще в 1996 г. в выступлении Джорджа Веллинга на XI Международной конференции AHC (Association for «History and Computing»), где он выразился вполне определенно: «[В интернет] практически невозможно проверить качество информации; каждый идиот может выставить то, что он (она) хочет ^[50]». Таким образом, подчеркну, что у наших зарубежных коллег уже давно появилось понимание того, что расширение доступа к массивам оцифрованной информации, представленной в Интернет, отнюдь не способствуют «расцвету» исторической науки и повышению качества исторических исследований. И причин (кроме уже озвученной профессором из Гронингена) несколько.

Перечислю основные так, как они видятся большинству специалистов. Дело в том, что работа историка с огромными массивами оцифрованной информации, которые стали доступны в последние десятилетия:

а) не исключают необходимости использования традиционных методов, а в случае осуществления проверки достоверности информации исторических источников и/или осуществления внешней критики источника – в большинстве случаев только их и приемлет, что, в свою очередь, значительно увеличивает время на изучение комплексов источников, переведенных в цифровой формат. Как образно было сказано на одной из зарубежных летних школ: «цифровой поворот связан с неотъемлемой проблемой работы историка − количество против качества, где основной вопрос о пределах, временных затратах и разочаровании ^[51]»;

б) обнажают незнание (невладение) специалистами уже апробированных методов компьютерного анализа, а также отсутствие инструментов, позволяющих не только верифицировать в автоматизированном виде адекватность созданных информационных ресурсов подлинникам и проверять достоверность сведений, изложенных в этих информационных ресурсах, но даже и более или менее качественно анализировать эти огромные массивы данных при решении многих исследовательских задач.

Неслучайно в университетах Западной Европы последние пять лет проводилась серия летних школ, которые назывались «История и исторические источники – после цифрового поворота ^[52]», на которых ставился вопрос о методах верификации и использования созданных в результате «цифрового поворота» информационных ресурсов, в том числе о необходимости изучения уже апробированных методик (базы данных, математическая статистика, ГИС, моделирование исторических процессов и т.п.) и расширения методов и технологий, позволяющих осуществлять проблемно-ориентированные исследования на основе созданных информационных ресурсов.

В этой связи мне думается, что на современном этапе развития «цифрового поворота» проявляется всеобщий принцип развития по спирали, который можно проследить и в этапах развития исторической науки, где за периодами открытия (обнаружения), собирания (накопления), систематизации и каталогизации, описания и ввода в научный оборот (публикации, в том числе и в новых – цифровых формах) исторических источников, следуют этапы поиска методов извлечения из них информации и их (источников) использования для постановки и решения исследовательских (проблемно- или источнико-ориентированных) задач.

Такиобразом, в настоящий момент мы, вероятно, стоим перед необходимостью осуществления «второго цифрового поворота», наступление которого в некоторых отраслях человеческого знания уже анонсировано и связывается с необходимостью изменения нашего мышления и разработки более совершенных исследовательских инструментов ^[53].

Косвенно это подтверждается происходящими за рубежом процессами. Об одном – возвращении интереса к изучению уже освоенных компьютерных методов – я упоминала выше.

Второй заключается в возникновении интереса к методам и методикам изучения оцифрованных исторических источников*** у организаций, которые профессионально занимались их переводом в цифровой формат: архивов, музеев, библиотек. К примеру, в архивном сообществе несколько лет назад произошла институционализация нового направления под названием «Computational Archival Science» («Вычислительная архивная наука» – https://dcicblog.umd.edu/cas/. Перевод термина на русский язык предложен Н.А.Храмцовской – прим. Ю.Ю.)», содержание которого его авторы определяют как «CAS – междисциплинарная область, связанная с применением вычислительных методов и ресурсов для обработки, анализа, обеспечения долгосрочного сохранения, доступа к архивным описаниям / архивным документам (коллекциям, архивам) с целью повышения эффективности и производительности их использования, а также достоверности содержащейся в них информации; решения проблем хранения и доступа и проведения исследований на основе архивных материалов», и далее «Вычислительная архивная наука (CAS) стремится исследовать воздействие новых методов и технологий, связанных с большими данными, на архивную практику и новые формы анализа, возникающие в исторических, социальных и культурных исследованиях, основанных на использовании архивных документов. Мы стремимся выявлять и оценивать текущие тенденции, требования и потенциал в этих областях, исследовать новые вопросы, которые они могут спровоцировать, и помочь определить возможные программы исследований для развития вычислительной архивной науки в ближайшие годы».

Анализируя работы, выполненные в рамках CAS, нетрудно обнаружить их определенную схожесть с проблемами, которые обсуждались в российской АИК почти 25 лет назад ^[54].

Специалисты Национального архива Великобритании в течение последних трех лет развивают это направление, «захватывая» (как сейчас модно говорить) разнообразные источники и данные, уже переведенные в цифровой вид в рамках Digital Turn (собственно научно-справочный аппарат, представленный в виде электронного каталога Discovery ^{[55, 56]} и электронные копии архивных документов, прикрепленные к записям каталога, а также веб-архивы правительственных структур ^[57]), и применяя к ним разнообразные компьютерные методы. При этом архивисты называют этот этап созданием «цифрового архива второго поколения ^{[58, 59, 60 и др.]}», перед которым стоят две задачи:

- необходимость предоставления новых способов доступа к цифровой информации (в каталоге, оцифрованным документам и born-digital документации);

- стремление сделать цифровые архивные документы доступными для вычислительного анализа.

Последнее в контексте данного материла мне хотелось бы подчеркнуть особо.

Одновременно высказываются идеи о пересмотре эталонной модели электронного архива OAIS в сторону большей ориентации на интересы пользовательской (исследовательской) аудитории ^[61], и даже в ходе выставки Интер-Музей (30 мая 2019 г.) на панельной дискуссии «Будущее публичного портала ГК МФ» обсуждался вопрос о доработке программы «Государственного каталога Музейного фонда» для удовлетворения запросов исследователей ^[62].

И, наконец, своеобразным подтверждением того, что Digital Turn имеет своей конечной целью возможность не просто накапливать ресурсы, а проводить полномасштабные исследования, является начатый первоначально в Венеции ^{[63, 64]}, а теперь распространившийся на всю Европу проект Time Machine ^[65], главным предназначением которого является объединение «Больших данных прошлого», извлеченных из исторических источников и интегрированных в единую «цифровую информационную систему, отображающую европейскую социальную, культурную и географическую эволюцию», с возможностями научного поиска и анализа, и создание на основе этих данных «машины времени», представляющей историю Европы ^[66].

Короче, мы вновь вернулись к аналитике, но уже на новом витке спирали...

Резюмируя этот развернутый ответ, могу сказать, что, на мой взгляд, цифровой поворот к настоящему времени, действительно, не оказал сколько-нибудь заметного влияния на методологические основы и принципы профессиональной работы историка, и его воздействие пока можно охарактеризовать, как половинчатое:

- в некоторых случаях, он подтвердил актуальность традиционных методов и устоявшихся подходов, перенеся и обострив их в новой «цифровой среде», а заодно и обнаружив свойственные только ей проблемы, эффективного решения которых пока не найдено;

- в некоторых – даже сделал «шаг назад» от уровня методических и методологических разработок в области исторической информатики середины начала 2000-х г.;

- в некоторых – обозначил задачи возвращения к уже апробированным методам анализа и развитию новых исследовательских инструментов, причем сделал это сравнительно недавно.

2.Какие изменения происходят в исследовательском инструментарии историка в условиях цифрового поворота – как в области специальных / вспомогательных исторических дисциплин, так и в сфере конкретно-исторических, проблемно-ориентированных исследований? (Если можно – с примерами).

Отчасти на этот вопрос я уже ответила. Здесь лишь приведу несколько дополнительных примеров. На мой взгляд, в первую очередь формирование нового инструментария идет по двум магистральным направлениям, в которых выделяются явные приоритеты:

Создание ресурсов:

- создание справочных баз данных по вспомогательным историческим дисциплинам (палеография ^[67], геральдика ^{[68, 69]}, филигранология ^{[70, 71]}, сфрагистика ^[72] и др.);

- публикация оцифрованных коллекций исторических источников по отдельным ВИД (берестология ^[73], историческая картография ^{[74, 75]}, некрополистика, нумизматика ^{[76, 77]}, бонистика ^{[78, 79]}, генеалогия (публикация метрических книг), фалеристика и др.);

Разработка новых методов исследования:

- развитие и совершенствование инструментов, ориентированных на изучение уникальных источников (мультиспектральная фотосъемка ^[80], X-ray технологии ^[81]: технологии работы с угасающим текстом, обгоревшими рукописями, восстановление ранних форм фотографии и т.п.);

- развитие методов анализа разновидовых источников (прежде всего, аудиовизуальных) на основе использования нейросетей (Gallica, Фотопортреты времен Гражданской войны в США ^[82]) и/или технологий работы со звуком ^[83] и т.п.

Другой вопрос, что создание подобных ресурсов и разработка новых методов идет не быстро.

В проблемно-ориентированных исследованиях, на мой взгляд, изменения не столь заметны и относятся не столько к расширению проблематики, сколько к использованию нового инструментария (включая естественнонаучные методы и методики) и к реализации большего числа международных проектов на основе распределенных тематических информационных ресурсов и в идеологии e-laboratory.

3. Какие направления исследований в русле исторической информатики представляются Вам наиболее перспективными (как в методическом плане, так и в содержательном)?

В преамбуле этого материала я отмечала, что для меня историческая информатика – над-дисциплина, которой под силу любые исследования, осуществляемые в цифровую эпоху, как в содержательном, так и в методическом плане, поэтому перспективной является любая проблематика, любые комплексы источников и самые разные методы, которые могут быть применены в исследованиях.

В последнее время произошло несколько событий по установлению рабочих контактов кафедры исторической информатики истфака МГУ и фондодержателей – Государственного Эрмитажа, архивов Московской области и др., которые должны способствовать реализации этих возможностей. Мне думается, что прямой институциональный контакт и доступ к архивным документам /историческим источникам не отдельных исследователей, а авторитетной научной организации, должны способствовать возникновению новых идей и реализации новых направлений исследований.

Если говорить о тематике исследований, то мне представляется, что, во-первых, мы нуждаемся в одной (или нескольких) крупной объединяющей всех теме, такой, как когда-то была тема массовых источников, «открытая» для кафедры источниковедения И.Д. Ковальченко, или такой, как для кафедры исторической информатики был проект «Динамика экономического и социального развития России в XIX – начале ХХ вв. ^[84]». В рамках такой темы могли бы быть реализованы самые разные направления исследований, опробованы различные подходы и методики. Однако на сегодняшний день такая тема не найдена, что в определенном смысле усложняет развитие направления.

Во-вторых, снижая планку пожеланий, хочу отметить, что в настоящее время остро ощущается недостаток работ по социально-политической истории. Я не имею в виду тему репрессий и лагерей, которая за 20 лет исследований стала примерно такой же одиозно-проходной как в свое время изучение партийного руководства любыми отраслями народного хозяйства, процессами и вопросами общественной жизни в СССР. Достаточно сказать, что по запросу «заключенные» за период с 1998 по 2019 гг. РИНЦ выдает результат, превышающий 730 публикаций, – и это только зарегистрированные публикации в журналах исторического профиля, – что свидетельствует не столько о том, что тема себя исчерпала, сколько о том, что она нуждается в определенном «отдыхе» – переосмыслении источниковой базы, методов анализа и общефилософских подходов.

Вместе с тем, мне представляется, что для нас по-прежнему актуальным является изучение истории формирования профессиональных и управленческих элит, смены, преемственности и воспитания кадров в любых отраслях, любых направлениях общественной деятельности и в любой хронологический период. Понимаю, что данная проблематика связана с наличием архивной документации и / или ограничениями доступа к ней в силу действия закона о персональных данных, однако, выявление и изучение комплексов подобных документов вполне возможно на периоде до 1940-х гг. (например, очень ценными и пока невостребованными являются комплексы документов по личному составу наркоматов СССР 1920–30-х гг., хранящиеся в РГАЭ), к тому же архивами уже реализованы проекты (базы данных) по различной «персональной» проблематике, которые могут быть использованы в качестве исходной источниковой информации исследований – некоторые ссылки на подобные ресурсы я публиковала в своих статьях ^[85].

В-третьих, рассуждая о типах источников, которые могли быть привлечены к исследованиям, необходимо отметить большую притягательную силу и научные перспективы комплексов картографической документации, что было наглядно продемонстрировано в работах А.А. Фролова; визуальных источников (фотоматериалы, плакаты и т.п.), методы работы с которыми в рамках исторической информатики пока не определены и т.п.

В-четвертых, среди неосвоенных АИК технологий весьма перспективными являются технологии работы с уникальными объектами (мультиспектральный анализ, 3D-томография и т.п.). Сложность в реализации подобных проектов заключается в доступе к объектам исследования, наличии соответствующей аппаратуры и специалистов, профессионально работающих в данных технологиях. Мне хочется надеяться, что мы сможем найти взаимопонимание и с фондодержателями, и со специалистами по технологиями – был бы проявлен интерес и сформулирована задача. Большими перспективами обладают развивающиеся бурными темпами технологии нейросетей, поскольку сфера их применения не ограничивается только письменными источниками, а также технологии искусственного интеллекта – в особенности применительно к визуальной информации; интересными представляются механизмы формирования сложных баз данных (информационных ресурсов) на основе разновидовых источников, в которых применяются методы комплексного источниковедения и верификации данных источников одного вида сведениями, почерпнутыми из источников другого вида и т.п.

Наконец, в-пятых, мне представляется, что нам (не только АИК, но и всему профессиональному сообществу историков) жизненно важны грамотные научно-справочные ресурсы. В течение ряда лет я пытаюс

Другие сайты издательства: Официальный сайт издательства NotaBene / Aurora Group s.r.o.

Перепечатка материалов допускается только в некоммерческих целях со ссылкой на оригинал публикации. Охраняется законами Российской Федерации. Любые нарушения закона преследуются в судебном порядке. © ООО "НБ-Медиа"