Статья 'Проблема нравственного освобождения личности в философии русского народничества' - журнал 'Социодинамика' - NotaBene.ru
Меню журнала
> Архив номеров > Рубрики > О журнале > Авторы > О журнале > Требования к статьям > Редсовет > Редакция > Порядок рецензирования статей > Политика издания > Ретракция статей > Этические принципы > Политика открытого доступа > Оплата за публикации в открытом доступе > Online First Pre-Publication > Политика авторских прав и лицензий > Политика цифрового хранения публикации > Политика идентификации статей > Политика проверки на плагиат
Журналы индексируются
Реквизиты журнала

ГЛАВНАЯ > Вернуться к содержанию
Социодинамика
Правильная ссылка на статью:

Проблема нравственного освобождения личности в философии русского народничества

Вязинкин Алексей Юрьевич

кандидат философских наук

доцент, кафедра "История и философия", ФГБОУ ВО "Тамбовский государственный технический университет"

392000, Россия, Тамбовская область, г. Тамбов, ул. Советская, 106

Viazinkin Aleksei

PhD in Philosophy

Docent, the department of History and Philosophy, Tambov State Technical University

392000, Russia, Tambovskaya oblast', g. Tambov, ul. Sovetskaya, 106

vyazinkin@yandex.ru
Другие публикации этого автора
 

 

DOI:

10.25136/2409-7144.2020.7.33461

Дата направления статьи в редакцию:

16-07-2020


Дата публикации:

04-08-2020


Аннотация: Предметом исследования является проблема нравственного освобождения личности в идейном наследии русского народничества. В социальной философии русского народничества эта проблема является составной частью теории комплексного освобождения личности (нравственного, социально-экономического, политического). В статье акцентируется внимание на концепции "разумного эгоизма" и принципе целостности человеческой натуры (единство материального и нравственного) Н. Г. Чернышевского, на значении субъективного метода в социальных науках в формировании антропологического ("нравственного") идеала П. Л. Лаврова, а также на теории солидарных отношений, как на ключевых концептах этицизма социальной философии русского народничества.   Научная новизна состоит в рассмотрении проблемы нравственного освобождения в контексте теории комплексного освобождения личности, разработанной русскими народниками на основе социально-философских идей Просвещения. Проблема автономной (суверенной) личности в социальной философии русского народничества рассматривается в контексте «освобождения личности», среди которых акцент делается на антропологическом идеале «нравственной личности». Н. Г. Чернышевский, развивая теорию «разумного эгоизма» пришел к выводу о том, что автономия личности достигается благодаря социальной солидарности. П. Л. Лавров, продолжив внутреннюю логику народнической мысли о развитии солидарных отношений в обществе, по существу, пренебрег автономией личности. Попытка решения проблемы соотношения нравственной свободы и нравственного требования, предъявляемого к идеальной личности, в философии русского народничества привела к формированию основ солидаризма.


Ключевые слова:

история философии, русское народничество, суверенная личность, освобождение личности, солидарность, социальная философия, разумный эгоизм, справедливость, антропологический идеал, этика

Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ, проект № 19-011-00465 «Проблема суверенной личности в философии русского народничества»

Abstract: The subject of this research is the problem of moral liberation of personality in ideological heritage of Russian Populism. In the social philosophy of Russian populism this problem is an integral part of the theory of holistic liberation of personality (moral, socioeconomic, political). Emphasis is made on the concept of “rational egoism” and principle of oneness of human nature (unity of material and moral) of N. G. Chernyshevsky; significance of subjective method in social sciences in formation of anthropological (“moral”) ideal of P. L. Lavrov; as well as theory of solidary relations as the key concepts of ethicism of social philosophy of Russian Populism. The scientific novelty consists in examination of the problem of moral liberation in the context of theory of holistic liberation of personality, developed by the Russian populists on the basis of socio-philosophical ideas of Enlightenment. The problem of autonomous (sovereign) personality in the social philosophy of Russian populism is viewed in the context of “liberation of personality”, with emphasis on the anthropological ideal of “moral personality”. Advancing the theory of “rational egoism”, N. G. Chernyshevsky came to the conclusion that autonomy of personality is achieved due to social solidarity. P. L. Lavrov, having continued the inner logics of populist thought on the development of solidary relations in the society, basically neglected the autonomy of personality. An attempt to solve the problem of correlation between moral freedom and moral demand, applicable to the ideal personality, led to formation of the fundamentals of solidarism within the philosophy of Russian populism.


Keywords:

history of philosophy, Russian Populism, sovereign individual, liberation of an individual, solidarity, social philosophy, rational egoism, justice, anthropological ideal, ethics

Концепция нравственного освобождения личности – важнейший элемент идеологии Просвещения, а также антропоцентрической линии русской философии, для которой было неоспоримо единство свободы слова, духовного самоопределения, поиска правды и борьбы за справедливость. Еще Герцен отмечал, что свобода лица как важнейшее требование идеала социальной справедливости невозможна прежде нравственного освобождения личности. Нравственное освобождение должно предшествовать социальному и политическому: «Нельзя людей освобождать в наружной жизни больше, чем они освобождены внутри» [2, с. 590]. К сожалению, эта гениальная мысль А. И. Герцена была забыта следующими поколениями революционеров, искателей правды и справедливости.

Этическая направленность народнической мысли с одной стороны отталкивался, а с другой – преодолевал достижения естественных наук и философию позитивизма. Этический субъективизм противопоставлялся социологическому объективизму и его логическому продолжению в философии социального дарвинизма, проповедующего индивидуализм и провозглашающего социальную борьбу за выживание в качестве естественного порядка вещей. Социальный дарвинизм извлекал из формулы прогресса нравственный идеал, принцип социальной справедливости и общественной солидарности. Такой подход противоречил основаниям гуманистической традиции русской мысли. Как справедливо отмечает Г. В. Шалашников, «идеи солидарности и общественной кооперации, так же, как и свобода критического мышления являются важнейшей частью русского типа позитивного философствования» [13, с. 222].

Разрабатывая концепцию «разумного эгоизма», Чернышевский использовал научный объективизм и индивидуалистическую мораль для обогащения теории освобождения личности. По существу, «разумный эгоизм» Чернышевского задает другой, антропоцентрический, инвариант базиса естественного порядка вещей. «Идея разумного эгоизма и есть сублимация природных инстинктов» [3, с. 97], – отмечает В. К. Кантор. Здесь со всей очевидностью прослеживается генеалогическая связь социальной философии Чернышевского с идеями Просвещения.

Материальное и нравственное содержание человеческой натуры нераздельны и составляют целостность личности: «при единстве натуры мы замечаем в человеке два различных ряда явлений: явления так называемого материального порядка (человек ест, ходит) и явления так называемого нравственного порядка (человек думает, чувствует, желает)» [8, с. 187]. Цельная человеческая натура тесно связана с естественным порядком вещей, на который и должна ориентироваться современная наука: «Наука, которая должна быть представительницею человека вообще, должна признавать естественным только то, что выгодно для человека вообще, когда предлагает общие теории. Если cовершенно напрасно говорить о естественности или искусственности учреждений, – гораздо прямее и проще будет рассуждать только о выгодности или невыгодности их для большинства нации или для человека вообще: искусственно то, что невыгодно» [10, с. 46]. Разумеется, для Чернышевского эта выгода заключалась не только в материальной обеспеченности, но и в нравственном росте личности.

Нравственный идеал личности – это не утопическая абстракция, считал мыслитель, он лежит в «натуре вещей» [8, с. 203]. Однако современные Чернышевскому состояние и организация общества не позволяли осуществляться прогрессу в полной мере. Естественный порядок вещей нарушен, личность стеснена социальными обстоятельствами. Задача человека и гражданина «увидеть себя самостоятельным, почувствовать себя освобожденным от стеснений и опек» [9, с. 695].

Таким образом, Чернышевский утверждал, что самостоятельность личности – это результат освобождения ее от внешних и внутренних сковывающих условий и обстоятельств. Автономия личности достигается через это освобождение. Свобода личности – непреложная ценность и генеральная практическая цель гуманистической традиции русской мысли: «Какое благо ни возьмете вы, вы увидите, что условием его существования служит свобода; потому она составляет общий предмет всех нравственных и общественных наук, – водворение свободы служит общим принципом их» [10, с. 17]. Свобода заложена в самой натуре человека, она источник всякого блага. «В этом и состоит свобода, – писал Чернышевский, – чтобы каждый делал то, что требуется его натурою» [11, с. 314].

Означает ли это, что Чернышевский провозглашал анархию мысли и действия? Разумеется, нет. Анархия – это хаос и, разрушающая связи, спонтанность. Свободная личность, желая того или не желая, подчиняется законам природы (естественному порядку вещей): «Законы, которым подчиняется человек, – это законы природы, следовательно, законы и его собственного организма» [1, с. 214]. Но свобода мысли и действия личности не выходит за границы этого закона.

Чернышевский полагал, что возможен постепенный общественный прогресс, критерием которого является нравственное, интеллектуальное развитие личности. Это долгий, но единственно верный путь воспитания человека и гражданина в свободу, пестующий добродетель самостоятельно и ответственной трудовой жизни. В конкретно-исторических условиях мыслитель уповал на каталлактический эффект гражданской солидарности: «сближение человека, которому нужно достичь высшей степени процесса, с человеком уже достигшим ее» [12, с. 633]. Общинный коллективизм, по Чернышевскому, должен пройти процесс модернизации и без приобщения к капиталистической модели развития превратиться в нечто вроде ассоциации рабочих, в солидарных отношениях которой целостная личность с ее интересами не потеряется и не исчезнет. За этой моделью социально-экономического развития скрывается мощный моральный пафос философии Чернышевского, утверждающей нравственно свободную и независимую личность в качестве конечной цели общественного развития.

Нравственная свобода есть источник нравственного совершенствования. Тезис сомнительный и весьма опасный. Как показала история, подобные убеждения, реализуемые на практики, ведут к революциям и социальным потрясениям, анархии и террору. Тем не менее, этот тезис полностью разделялся мыслителем-народником П. Л. Лавровым. Воспитание в свободу мышления и действия, формирующее в человеке чувства достоинства и долга, рано или поздно, но обязательно даст намеченные результаты. Свобода личности, которая будет провозглашена в совокупности с утверждением правового равенства, непременно породит ее социальную ответственность, поскольку субъективная истина личности находится в прямой зависимости от интерсубъективной истины сообщества, к которому она принадлежит. «Для решения задачи об ответственности человека, – писал Лавров, – перед собой и перед обществом достаточно выйти из факта сознания – человек свободен, и тогда получим нравственность человеческую, общественную» [5, с. 375-376]. Подобные убеждения мыслителей-гуманистов, неспособных критически воспринимать сентиментальные надежды философов-просветителей XVIII столетия, стали причиной множества конфликтов в прошлом веке.

Гуманисты эпохи Просвещения и их последователи были ослеплены фантомами неоправданных гипотез, касающихся природы человека. Их позиция основывалась на представлении о том, что личность, осознающая себя равноправной частью сообщества, неизбежно начнет нравственно эволюционировать по направлению к идеалу: от властолюбия – к взаимопомощи, от малодушия – к высоконравственной жертвенности, от необходимости бороться за условия жизни – к солидарности и торжеству справедливости. Действительность едва ли представляла материал для подобных убеждений, история и вовсе разрушила эти умозрительные построения до основания. Сколь бы прекрасными ни казались эти идеи, их утопический дух привел – и не мог не привести – к масштабному и безрезультатному насилию. Утопические идеи, как показывает история, рано или поздно обнаруживают внутренние противоречия, содержат программные ошибки. К сожалению, русские народники, ориентировавшиеся на социалистическое общество как на должное общественное устройство, не избежали этой роковой аберрации.

Основу исторического и антропологического оптимизма народников составляли представления о том, что личность, имея врожденную способность к нравственному развитию, обязательно будет эволюционировать по этому вектору, если ее в нужное время сориентировать и направить, а все общество, состоящее из таких личностей, рано или поздно придет к справедливой социалистической системе отношений. Однако эти утопические и максималистские рассуждения являются только логическим продолжением безоглядного рационализма. Нельзя не согласиться с А. И. Юдиным, утверждающим, что философия истории Лаврова представляет собой «ярко выраженное идеалистическое понимание исторического развития» [14, с. 205].

Лавров утверждал связь субъективного и объективного в общественной науке в бесконечных самоповторах, стараясь убедить, не то читателя, не то самого себя, по-видимому, понимая уязвимость собственных тезисов. За гибкими формулировками стоит волюнтаристское желание научно обосновать гуманистические установки своей философии освобождения.

Добродетельное чувство человеческого достоинства, на которое опирается в своей этике Лавров, реализуется посредством практической деятельности личности, посредством воплощения в жизнь своих убеждений. На таком уровне понимания могут быть оправданы террор, революционное насилие, добровольное или слепое подчинение силе или авторитету. Нигилизм и коллективизм – прямые следствия логики подобного мышления. Но нигилизм и коллективизм игнорируют независимость личности (в первом случае разрушается естественный порядок вещей и сама личность оказывается разрушенной, во втором – интересы ее растворены в интересах коллектива). Нравственное освобождение в народнической трактовке зачастую играет роль борца с традицией, уничтожающего не только несправедливое общественное устройство ради гипотетического всеобщего равенства, но и текущий, иерархически организованный традицией, порядок, уже гарантирующий свободу (пусть некоторых) людей.

Этическое содержание праксиологии социального идеала Лаврова только внешне выглядит отличающимся от стратегии нигилизма как контркультуры разрушения. На деле же выдержать проверку реальностью эта теория не смогла. Высокий нравственный потенциал концепции носил исключительно абстрактный, если не сказать фантазийный, характер. Непоследовательность Лаврова в агностической позиции привела его к моральному догматизму, захваченному химерой всеобщего равенства и требующему от «нравственно развитой» личности жертвовать ради этой химеры своей и чужой свободой, разрушать существующий порядок вещей. Из этого следует, что в концепции Лаврова совмещается и то, что В. С. Федчин охарактеризовал «общей ориентацией на смутно осознанный, буржуазный по существу, атомизированный индивидуализм (теорией разумного эгоизма)» [6, с. 178], и необходимость жертвы личности ради абстрактных общественных интересов. На этом фоне куда более нравственной, последовательной и адекватной представляется позиция сторонников порицаемого народниками свободного рынка: «Именно потому, что мы обязаны нашим общественным порядком традиции неких лишь отчасти постигаемых нами правил, – писал Ф. А. фон Хайек, – всякий прогресс должен основываться на традиции» [7, с. 488].

У Лаврова не было четких критериев прогресса в истории, как впрочем, и четкой трактовки современной ему реальности. В процессе создания теории эти критерии были произвольны, а после оформления – догматичны. Каковы же связи сущего и должного? Ключевая связующая категория в теории Лаврова – категория «справедливости» – определяется произвольно и догматически, у нее нет никакого научного обоснования. Что «справедливо», а что нет, мыслитель определял, грубо говоря, «навскидку», после чего старался подобрать аргументы в свою пользу.

Заслуживает сдержанного одобрения разве что только сам по себе моральный пафос народнического «высказывания», напоминающего о том, что внутренние возможности человеческой личности не исчерпываются чувствами страха, озлобления и мести.

Исторических примеров становления и развития нравственной личности Лавров не привел. Быть может, это было бы весомым аргументом в его теории. Тем не менее, именно о «нравственной личности» говорил мыслитель как об антропологическом идеале. Нравственная мера соответствия между идеалом справедливого общества, прогрессом и ходом исторического развития – один из ключевых аспектов социальной концепции мыслителя. Разумность, стремление к физическому и интеллектуальному совершенствованию, развитие критического мышления – вот основные критерии идеальной личности, по Лаврову: «Идеал отдельной нравственной личности – это личность, развившая до крайних пределов все свои силы, все свои способности на основании самой строгой и последовательной критики, прилагающая эти силы и способности на основании самого разумного и неуклонного убеждения к дальнейшему развитию» [4, с. 56].

Тем не менее, необходимо подчеркнуть, что нравственная свобода в народническом понимании – это не вольница аморализма, смыкающаяся в крайних точках с моральным нигилизмом, а напротив, непременное условие становления идеальной личности. Идеал Лаврова – именно высоконравственная личность. Но нравственный рост личности возможен только при условии, что она уже освобождена от существующих догм полицейской морали, породивших чудовищную социальную несправедливость. История, однако, показывает, что и этого не всегда достаточно.

Теория освобождения личности является неотъемлемой частью гуманистической традиции русской философии, тем ее ключевым компонентом, без которого в отечественной мысли невозможно было возникновение полноценной и самостоятельной философии свободы. Можно с уверенностью сказать, что народническая философия поставила вопрос о нравственном освобождении человека как важнейшем этапе на пути формирования автономной, суверенной личности. Однако, на наш взгляд, народничество запуталось в неразрешимом вопросе соотношения индивидуального и всеобщего, тем самым укоротив свободу и автономию личности. Следствием этого, хотя и только отчасти, является текущее положение дел: нравственная свобода, которая должна была пестовать самостоятельность критического мышления и ответственность гражданина за решения, принимаемые им свободно, предстает в современном мире моральным нигилизмом и многообразием практик социального паразитизма и иждивенчества.

Библиография
1.
2.
3.
4.
5.
6.
7.
8.
9.
10.
11.
12.
13.
14.
References
1.
2.
3.
4.
5.
6.
7.
8.
9.
10.
11.
12.
13.
14.

Результаты процедуры рецензирования статьи

В связи с политикой двойного слепого рецензирования личность рецензента не раскрывается.
Со списком рецензентов издательства можно ознакомиться здесь.

Рецензируемая статья представляет собой компактное, но в содержательном отношении весьма солидное исследование, в котором автор стремится в доходчивой форме изложить читателю представления Герцена, Чернышевского и Лаврова о «нравственном освобождении личности» как условии нравственного и социального прогресса, сопровождая это изложение критическими замечаниями, пафос которых направлен против «утопичности» тезиса о свободе как безусловном источнике самосовершенствования человека и его ответственности. Прежде всего, заслуживает одобрения уже само обращение к творчеству названных русских мыслителей, которых, признаемся, современная молодёжь знает очень плохо, поскольку из «круга чтения» последних десятилетий они были вытеснены новомодными французскими, американскими, немецкими кумирами философской и социальной мысли прошлого века. Автору удалось представить социально-философские искания русских мыслителей весьма полно и достоверно, показать значимость осмысления ими исторического опыта для современных поисков путей социального и нравственного оздоровления. Далее, следует заметить, что автор, по-видимому, вообще очень хорошо ориентируется в отечественной социально-философской мысли середины и второй половины 19 века, его резюмирующие оценки предметны и точны, они не оставляют никаких оснований сомневаться в достаточной компетентности, степени знакомства автора с источниками. Вместе с тем, по содержанию статьи и характеру представленного текста представляется целесообразным сформулировать и несколько критических замечаний. Так, статья в целом производит всё же впечатление «качественного реферата», автор преимущественно излагает учения Герцена, Чернышевского, Лаврова, давая, как уже упоминалось, некоторые замечания относительно «реалистичности» их подходов к проблеме нравственного освобождения человека. Но это изложение почти не вписывается в социальный и историко-культурный контекст (впрочем, признаем, автор упоминает о связи рассматриваемых им взглядов с идеологией Просвещения и некоторыми другими социально-культурными обстоятельствами). Обратим внимание также на то, что в тексте практически не используется критическая литература, автор не вступает в дискуссию с прежними оценками деятельности русских мыслителей (как советского, так и постсоветского времени), которых накопилось очень много. Как бы ни относиться к этому факту, но библиография статьи, по теме которой имеется огромная (пусть и в некотором отношении однообразная) литература, должна быть расширена. Скажем теперь о критических выпадах автора статьи в адрес «утопичности» надежд отечественных мыслителей на нравственное освобождение человека как источник и основание социального прогресса. На наш взгляд, эти его оценки выглядят слишком «сильными» в сравнении с той «доказательной базой», которая в тексте содержится. Так, о положении, что «нравственная свобода есть источник нравственного совершенствования» автор совершенно безапелляционно заявляет, что это тезис «сомнительный и весьма опасный». При этом автор, как можно предположить, имеет ввиду исторический опыт революций и социальных потрясений, в которых «свобода» почти всегда ведёт к анархии и террору. Конечно, исторический опыт здесь и вправду на стороне автора (в самом начале он приводит известные слова Герцена о должном соотношении «внешнего» и «внутреннего» освобождения), но этот опыт нужно как-то концептуализировать, вряд ли имеются основания предполавгать, что всякий читатель в процессе знакомства со статьёй представит именно то, что имел ввиду автор в процессе её написания. Ну и сами оценки всё же излишне резки и решительны для научной публикации («прекраснодушное заблуждение мыслителей-гуманистов»; «именно этому заблуждению мы обязаны той антропологической катастрофой, которую имеем в начале века нашего»; «логическое продолжение инфантильного рационализма»; «Сколь бы прекрасными ни казались эти идеи, их утопический дух привел – и не мог не привести – к масштабному безрезультатному насилию. Всякая утопия содержит в себе мощный дефектный заряд, самоубийственную программную ошибку, непоправимую деформацию реалистической картины мира»). Возможно, пройдёт время, и представляющиеся нам сегодня абсолютно естественными оценки социально-нравственных последствий Французской и Русской революций снова будут поставлены под вопрос и пересмотрены. Одним словом, автору научной статьи всегда в подобных ситуациях следует стремиться не перешагнуть «красной черты», не уверовать в окончательность тех оценок, которые представляются неизбежными сегодня. Но автор может и поправить, скорректировать свои оценки. Наконец, в тексте осталось довольно много погрешностей, которые обязательно нужно устранить до публикации. Например, автор довольно часто ставит лишние запятые: «свобода лица, как важнейшее требование идеала социальной справедливости, невозможна» (обе запятые лишние), «стратегии нигилизма, как контркультуры разрушения», «именно о «нравственной личности» говорил мыслитель, как об антропологическом идеале», «вопрос о нравственном освобождении человека, как важнейшем этапе» и т.п. Но в некоторых случаях запятые, напротив, отсутствуют: «этицизм народнической мысли с одной стороны отталкивался…» (заметим также, что первое слово, которого нет в русском языке, можно заменить на "этическая направленность"), «задает другой, антропоцентрический инвариант…» («антропоцентрический должно стоять в запятых, поскольку является уточнением, а не перечислением). В следующем высказывании пропущено тире: «нравственный идеал личности это не утопическая абстракция…». Однако в целом статья всё же производит благоприятное впечатление, она может быть доработана до необходимого для публикации уровня, и тогда она найдёт своего заинтересованного читателя. Рекомендую отправить статью на доработку. Замечания главного редактора от 20.07.2020: "Автор учел замечания рецензента"
Ссылка на эту статью

Просто выделите и скопируйте ссылку на эту статью в буфер обмена. Вы можете также попробовать найти похожие статьи


Другие сайты издательства:
Официальный сайт издательства NotaBene / Aurora Group s.r.o.