Статья 'Политическая власть и страх: диалектика взаимопроникновения' - журнал 'Социодинамика' - NotaBene.ru
Меню журнала
> Архив номеров > Рубрики > О журнале > Авторы > О журнале > Требования к статьям > Редсовет > Редакция > Порядок рецензирования статей > Политика издания > Ретракция статей > Этические принципы > Политика открытого доступа > Оплата за публикации в открытом доступе > Online First Pre-Publication > Политика авторских прав и лицензий > Политика цифрового хранения публикации > Политика идентификации статей > Политика проверки на плагиат
Журналы индексируются
Реквизиты журнала

ГЛАВНАЯ > Вернуться к содержанию
Социодинамика
Правильная ссылка на статью:

Политическая власть и страх: диалектика взаимопроникновения

Баринов Дмитрий Николаевич

доктор философских наук

доцент, профессор кафедры, Смоленский государственный университет

214000, Россия, Смоленская область, г. Смоленск, ул. Пржевальского, 4

Barinov Dmitrii Nikolaevich

Doctor of Philosophy

professor of the Department of Social Studies at Smolensk State University

214000, Russia, Smolenskaya oblast', g. Smolensk, ul. Przheval'skogo, 4, kab. Sotsiologii

novalenso@mail.ru
Другие публикации этого автора
 

 

DOI:

10.25136/2409-7144.2021.5.33839

Дата направления статьи в редакцию:

05-09-2020


Дата публикации:

06-06-2021


Аннотация: В статье рассматривается проблема страха как феномена политической власти и отношений господства и подчинения. Теоретико-методологической основой анализа соотношения страха и политической власти стали работы отечественных и зарубежных философов и социологов (О. Конт, Г. Спенсер, Т. Парсонс, Н. Луман, Э. Шилз, А.С. Панарин и др.). В статье рассматривается такой феномен, как страх наказания, особенности возникновения страха в условиях тотального контроля за гражданами в условиях деспотического правления и демократического политического режима, в ситуации деструкции государственной власти. Дается характеристика страхам политиков (личные страхи, страх утраты власти, страх демократии). На основе теоретических моделей и привлеченного к анализу исторического и статистического материала автор показывает, что страх является неизбежным спутником всякой власти, которая тяготеет к консервации существующей модели отношений между властью и обществом. В статье дается новая интерпретация идеи сторонников психоанализа о проецировании страхов политиков на население. Отмечается, что в современных условиях речь должна идти не столько о проецировании страхов политической элиты, сколько об их конвертации как способе управления. Последняя маскирует истинные опасения политической элиты, а также вытесняет настроения недовольства, социальную напряженность, превращая их в страх по отношению к сконструированным в информационном поле объектам.


Ключевые слова:

политическая социология, философия политики, политическая психология, власть, страх наказания, страхи политиков, страх демократии, конвертация страхов, авторитаризм, демократия

Abstract: This article is dedicated to the problem of fear as a phenomenon of political power and dominance-subordination relations. The theoretical-methodological framework for the analysis of correlation between fear and political power is comprised of the works of Russian and foreign philosophers and sociologists (O. Comte, H. Spencer, T. Parsons, N. Luhmann, E. Shils, A. S. Panarin, and other.). The author examines such phenomenon as the fear of punishment, the peculiarities of occurrence of fear in the conditions of total control over citizens under despotic and democratic political regime, in the situation of destruction of the government. Characteristic is given to the fears of politicians (personal fears, fear of losing power, fear of democracy). Based on the theoretical models along with attracted historical and statistical material, it is demonstrated that fear is an inevitable side effect of any power that tends to conservation of the existing model of relations between the government and society. The article provides a new interpretation of the idea of the supporters of psychoanalysis on channeling the fears of politicians onto the population. It is underlined that in the current conditions, it is not so much the fears of the political elite, as on converting them into a governing technique. The latter conceals the true concerns of the political elite, as well as displaces the moods of discontent and social tension, turning them into fear towards the objects developed in the information field.


Keywords:

political sociology, political philosophy, political psychology, power, fear of punishment, fears of politicians, fear of democracy, converting fears, authoritarianism, democracy

В истории социологии (О. Конт, Г. Спенсер, Т. Парсонс, Н. Луман, Э. Шилз [2; 3; 6; 8; 11]) политические институты рассматривались как инструменты обеспечения социальной интеграции, целостности и равновесия общества. Как отмечал Э. Шилз, благодаря общей власти, контролирующей территорию, поддерживающей общую культуру, ценности, идеологию создается единство государства и общества. Обеспечение координации деятельности различных сегментов общества, поддержания единства достигается через принуждение, которое реализуется через систему санкций, предполагающих страх наказания. Одним из средств формирования такого страха на протяжении истории в обществах с разными типами политических систем выступали публичные казни. Как правило, их целью было устрашение населения и противодействие возможным посягательствам на существующее политическое устройство. Так, после разгрома восставших рабов под предводительством Спартака попавшие в плен рабы были распяты Крассом вдоль дороги от Капуи до Рима. Каждый проезжавший по этой дороге мог видеть, что ждет того, кто решится посягнуть на действующую власть.

Отечественный историк Е.В. Анисимов в своем исследовании приводит множество примеров публичных казней в России XVIII века, которые устраивались в назидание с целью предупреждения возможных нарушений порядка. Приведем некоторые из них. Помещик Андрей Болотов публично порол пойманных воров, затем приказал раздеть их донага, вымазать дегтем и в таком виде вести по улицам. Жителям села было приказано выйти из домов и смотреть на эту процессию. Детям было приказано кричать «Воры!» и бросать в них грязью. В марте 1721 года обвиненный в казнокрадстве губернатор Матвей Гагарин был казнен через повешение перед зданием Юстиц-коллегии в Санкт-Петербурге в присутствии царя и родственников. Через некоторое время его труп был перевезен на площадь неподалеку от новой Биржи. По некоторым данным, труп Гагарина находился на всеобщем обозрении более полугода.

Предназначение публичных казней Е.В. Анисимов характеризует следующим образом: «Зрелище казней, мучений преступника служило грозным предупреждением всем настоящим и будущим нарушителям законов. Ссылка на «примерность» наказания весьма часто встречается в приговорах преступникам и вообще в законах: «в страх другим», «Прочим в страх», «Дабы впредь так чинить ему и протчим было неповадно», «Дабы другие так не плутали», «Дабы впредь, на то смотря, другим никому чинить (варианты 'делать', 'бегать', 'врать' – Е. А.) было неповадно», «Дабы смотря на то, другие так продерзостно говорить не дерзали» и т.д.!»[1, С. 131]. В современном обществе функцию публичных казней выполняют показательные процессы, которые получают освещение в средствах массовой информации. Как и в прошлые времена, их предназначением является внушение страха перед властью, страха наказания и предупреждение возможных волнений, угрожающих существующей политической системе.

Эти примеры показывают стремление государства снизить роль случайностей и неопределенности (и тревожности как их следствия) в политической и общественной деятельности, что отвечает природе власти. Как отмечал Н. Луман, непрерывный переход от порождающей тревогу неопределенности к ее устранению является фундаментальным содержанием деятельности любой власти [3]. Результатом такого перехода становится стабильность социально-политической системы, которая в глазах не только власти, но и общества, может выглядеть весьма привлекательной. Возможно, поэтому общество готово терпеть издержки деспотического правления, жертвуя свободой, испытывая страх перед государством и его репрессивным аппаратом, вместо того, чтобы переживать непрестанный страх в условиях «войны всех против всех».

В конкретно-исторических условиях многое зависит от масштабов распространения порождаемого властью страха, от того, является ли такой страх основой политического регулирования или лишь одним из множества иных механизмов. Например, как полагал Ш.Л. Монтескье [4], в деспотических государствах страх является основной «пружиной правления». В авторитарных и тоталитарных системах человек оказывается незащищенным от неожиданных действий со стороны репрессивного аппарата государства. Гарантированная сильной и жесткой властью предсказуемость общественной жизни для рядовых граждан оборачивается страхом перед властью. Общество стабильности и гарантированной уверенности в завтрашнем дне в действительности оказывается обществом страха. Этот феномен подмечен многими авторами, описывающими политические репрессии в СССР. А.И. Солженицын в «Архипелаге ГУЛАГ» показал множество форм арестов, главным элементом которых являлась внезапность, позволявшая застать человека врасплох. Человек может подвергаться преследованию и по понятным ему или госорганам причинам и совершенно случайно. Подобная ситуация создавала атмосферу беспомощности и обреченности, которая превращалась в ужас в момент ареста. А.И. Солженицын так описывает ночные аресты: «Все живущие в квартире ущемлены ужасом от первого же стука в дверь» [7, С. 16].

Постоянный страх в условиях деспотического правления оборачивается застоем и консерватизмом в различных сферах общественной жизни и разных видах деятельности, препятствует социальному развитию. Атмосфера тревожности искажает правовую систему и правосознание граждан. Точнее, правовая система служит лишь инструментом установления неограниченной и ничем не сдерживаемой власти, насаждающей страх перед нарушением существующего порядка. Это парализует волю людей, их свободу, снижает уровень их правосознания. Массовый террор карательных органов государства порождает массовый страх и ужас, который ограничивает деятельность рамками санкционированных властью моделей и шаблонов. Любая иная деятельность (инициатива, критичность, самостоятельность, самобытность, оригинальность) останавливается, парализуется страхом перед расправой.

К устрашению прибегают и демократические режимы. В истории общественных наук неоднократно высказывалось мнение (С.Л. Франк, Н.А. Бердяев, Э. Фромм, П. Бурдье), что демократические формы правления приводят к отчуждению между властью и обществом, когда в результате делегирования полномочий население остается в неведении относительно истинных намерений и действий политиков, которые фактически оказываются неподконтрольными населению. В условиях современной демократии и развития политических технологий встает вопрос о том, в какой мере граждане реально участвуют в избирательном процессе, принимают решение о выборе и действительно совершают такой выбор? Отчужденность власти и общества становится источником беспокойства и тревожных ожиданий по поводу действий власть имущих.

Следует отметить, что в демократических системах государство может использовать стратегию запугивания населения, свойственную тоталитарным или авторитарным режимам. В этой связи можно напомнить начавшуюся в 40-х годах ХХ века в США «красную истерию», получившую воплощение в маккартизме в начале 1950-х годов. Шпиономания, «охота на ведьм», доносы, составление черных списков, преследование по политическим мотивам – все это воплотилось в антикоммунистическом движении того времени. Практикой борьбы с теми, кто подозревался в связях с коммунистическим движением, стали увольнения, заключение под стражу, эмиграция, ограничение въезда на территорию США. В списках предателей оказались деятели науки и искусства. Проверкам и преследованиям подверглись американцы, работавшие в самых разных сферах – промышленности, науке, культуре, образовании, церкви.

При чтении мемуаров работников Голливуда 40-х годов, оказавшихся свидетелями «красной истерии», создается впечатление, что речь идет не о демократической стране, а о тоталитарном государстве, практикующем политику массового террора: «Нас предупредили, чтобы мы ни о чем не говорили ни в номерах, ни в ресторанах, ни даже в холлах, потому что в холлах и садах разгуливают собаки с микрофонами, чтобы записывать нас (Джозеф Лоузи)»; «Психиатр, лечивший моего друга, убедил его вступить в компартию, сказав, что тот испытывает потребность в борьбе за правое дело. Он вступил, и психиатр вытягивал из него, что происходит в партии, под предлогом лечения. Однажды психиатр сказал моему другу, что тот избавился от своих комплексов и может выйти из партии: «Партия заменила вам мать, пора порвать семейные узы». Мой друг вышел из партии и стал доносчиком. А через какое-то время узнал, что врач работал на ФБР (Джон Берри)»; «Меня ожидали человек двадцать офицеров. Они сказали мне: «Нет. Этот ваш фильм – коммунистическая пропаганда. Вашего черного врача зовут Томпсоном, не так ли?» – «Ну да». – «Почему вы его назвали Томпсоном?» – «Красивое имя». – «Томпсон – это кодовое обозначение коммунистов, работающих в подполье в США» (Сэмюэл Фуллер)» [9].

Страхи и тревоги населения возникают не только в ситуации всевластия и тотального подавления прав и свобод, но и в ситуации безвластия. Тенденцией, противоположной тотальному присутствию государства в жизни общества, является его бездействие, недееспособность, игнорирование своих обязательств по отношению к обществу. Эта тенденция, в частности, была характерна для периода радикальных преобразований российского общества в 90-е годы ХХ века. Уход государства из многих сфер общественной жизни сопровождался всплеском тревожности. В первое десятилетие постсоветской истории России, когда еще сохранялись воспоминания о всепроникающем участии государства в различных сферах общества, на фоне роста цен, безработицы, межнациональных конфликтов, роста преступности, падения уровня жизни слабость государственной власти являлась одной из острых проблем, вызывавших повышенную тревогу населения страны. Уровень тревожности начал снижаться только с начала нулевых годов (табл. 1).

Таблица 1. Какие из следующих проблем нашего общества тревожат вас больше всего? %

март 1993

март 1994

июль 1995

июль 1997

июль 1998

июль 2000

июль

2005

август

2016

август

2018

Слабость, беспомощность власти / Слабость государственной власти (с 1998 г.)

32,7

34,4

34,7

40,8

37

16

11

9

9

Источник: Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены. 1997. №5. С. 47; Тревожащие проблемы. 06.09.2018. URL: http://www.levada.ru/2018/09/06/trevozhashhie-problemy/

В условиях ослабления роли государства в общественной жизни обостряется потребность населения в безопасности и защищенности, которая определяет восприятие социальной реальности и отношение к происходящим в обществе процессам. В исследовании Е.Б. Шестопал, проведенном в 90-е годы ХХ века, установлена взаимосвязь между потребностями и образом власти. За основу была взята типология А. Маслоу, что позволяло дифференцировать особенности восприятия власти, которые формируются под влиянием неудовлетворенных потребностей. В условиях радикальных преобразований потребность в безопасности заняла первое место у россиян (табл. 2), что обусловило восприятие власти как недееспособной, нерешительной, бессильной, неподконтрольной обществу и закону. Безопасность ассоциировалась с противоположными характеристиками – дисциплиной, силой и жесткостью, способной пресечь беззаконие, распад страны, рост анархию. Эти данные соотносятся с результатами социологических исследований, которые показывают, что ослабление деятельности государства приводит к росту правового нигилизма, разгула преступности, росту страха населения перед структурами, которые в условиях политико-правового вакуума присваивают себе присущие государству функции.

Таблица 2. Потребности, определяющие восприятие существующей (реальной) власти в России

1996

1997

2000

Материальные потребности

3

13

6

Безопасности

48,5

25

37

Любви

6

8

2,5

Самореализации

24

25

11

Самоактуализации

8

18

13

Источник: Шестопал Е.Б. Политическая психология. М: ИНФРА-М, 2002. С. 166.

Рассуждая о политико-правовых факторах возникновения страха, не следует забывать и о страхах политиков. Во-первых, это страхи, связанные с личностью политического деятеля, с его биографией. Особенности личностного развития, породившие страхи и тревоги, побуждают искать спасение в инструментах власти. Обладание властью избавляет от страхов и тревог, дает ощущение контроля над окружающей реальностью, формирует чувство уверенности и безопасности. В то же время власть позволяет раскрыться определенным чертам характера политика. Например, психоаналитическая традиция связывала деятельность власть имущих с их страхами. Описывая особенности злокачественной агрессии нацистских вождей в книге «Анатомия человеческой деструктивности», Э. Фромм [10] подчеркивал, что садистский характер связан с ксенофобией и неофобией. Чужое и новое пробуждает интерес и в то же время вызывает подозрительность, страх и неприязнь, поскольку требует нестандартных решений и действий. Другим элементом садистского характера политиков Э. Фромм считал тягу к подчинению и трусость, которая маскируется демонстративным добродушием. Обладание властью позволяет садисту самоутверждаться, компенсировать страхи и проецировать их на других людей. Но за благожелательностью, за садистскими наклонностями скрывается страх одинокого, уязвимого и неспособного к жизни человека, в поведении которого сохраняется детская беспомощность, зависимость от других людей, потребность в материнской защите.

Во-вторых, это страхи политиков, вызванные угрозой потери власти, внутриполитической борьбой, политической конкуренцией, избирательным процессом и т.д. Власть – это ресурс, который наделяет политика обязанностями, а также правами, привилегиями, статусом, доступом к рычагам влияния и распределению финансов. Перспективы потери власти порождает страх, заставляющий изыскивать любые способы сохранения власти. Страх потерять власть может толкать отдельных политиков на сделки с совестью, на измену партийной или государственной идеологии. По мнению А.Н. Панарина, на исходе СССР советская партийная номенклатура, несмотря на заявления о приверженности идеалам социализма, была готова принять капиталистическую систему при одном условии – сохранение власти [5]. Страх потери власти и страх разоблачения толкает к внутриполитической борьбе, побуждает к объединению политиков и политических групп с противоположными взглядами и идеологиями. В страхе потерять власть под давлением недовольства населения политики могут идти на некоторые послабления по отношению к обществу или же, напротив, ужесточать наказания за реальные или потенциальные посягательства на сложившийся социально-политический порядок. Так, например, вышедший в марте 2019 года «Закон об оскорблении власти» (ФЗ № 28 от 18.03.2019 и ФЗ от 18.03.2019 № 30) вызвал в ряде СМИ, в социальных сетях не только дискуссию, но и негативную реакцию. Указанные федеральные законы вводят запрет на распространение в сети Интернет информации, выраженной в неприличной форме, которая оскорбляет человеческое достоинство и общественную нравственность, демонстрирует очевидное неуважение к обществу, государству, легальным государственным символам, Конституции РФ, государственным органам. Критики закона поспешили заявить об ужесточении цензуры, ограничении свободы слова, «закручивания гаек», так как неопределенность некоторых терминов позволит любое высказывание в адрес власти признать оскорбительным. По мнению противников данного закона, подобные ограничения необходимы лишь для укрепления самой власти любой ценой, то есть как средство избавления от страха потери власти.

Необходимо упомянуть и страхи иного рода. Это страх перед народом, страх демократии. Переживая такой страх, политическая элита создает разнообразные препятствия для изменения существующей политической системы. Вероятность усиления роли населения в политических процессах побуждает переживающих страх перед народом политиков к созданию имитационной системы демократических институтов и процедур. Ключевую роль в этом процессе в современных условиях играет политическая коммуникация и, в частности, СМИ. Создаются идеологемы, обосновывающие существующий порядок и нацеленные на формирование картины реальности, в которой данная политическая система признается наилучшей. В этом процессе страх демократии конвертируется политиками в другие страхи, например, в страх перед будущим. Возможное изменение политической системы нередко представляется как катастрофа. Политический катастрофизм публичного дискурса становится одним из средств воспроизводства существующего политического и социального порядка, который преподносится как альтернатива возможному ухудшению жизни в будущем. Страх будущего превращается в механизм поддержки существующей политической системы, механизм обеспечения легитимности власти.

Способом конвертации правящей элитой страха демократии является его превращение в ксенофобию (страх, враждебность и неприязнь по отношению к кому-либо или чему-либо чужому), выступающую формой разрядки социальной напряженности, выхода накопившегося недовольства, гнева, страха и тревоги. В качестве чужаков, выступающих в роли «козлов отпущения», на которых перенаправляется недовольство населения, могут «назначаться» социальные группы, которые по тем или иным причинам негативно воспринимаются обществом. В реалиях современной России наиболее эффективной является актуализация архетипических для российской ментальности страхов перед иноземными завоевателями (страны Западной Европы и США) и их агентами (пятая колонна, «национал-предатели» и т.д.). В США нагнетание страха перед Россией и ее вмешательством в выборы 2016 года также можно рассматривать как способ конвертации страхов политиков в условиях конкурентной борьбы.

Итак, можно полагать, что страх является неизбежным спутником всякой власти, которая в силу своей природы тяготеет к консервации существующей модели отношений между властью и обществом. Очевидно, существует непосредственная связь между страхами населения и характером политической власти (всевластие, безвластие). Вместе с тем следует подчеркнуть, что идея сторонников психоанализа о проецировании страхов политиков на население в современных условиях получает новое звучание. Наряду с устрашением и запугиванием населения непосредственным применением силы, суровостью наказания, одним из способов управления является конвертация страхов, которая служит, с одной стороны, маскировке истинных страхов политической элиты, а с другой, канализации социального напряжения, вытеснению настроений недовольства страхом по отношению к сконструированным в информационном поле объектам.

Библиография
1.
2.
3.
4.
5.
6.
7.
8.
9.
10.
11.
References
1.
2.
3.
4.
5.
6.
7.
8.
9.
10.
11.

Результаты процедуры рецензирования статьи

В связи с политикой двойного слепого рецензирования личность рецензента не раскрывается.
Со списком рецензентов издательства можно ознакомиться здесь.

Начиная свою работу с оценок социологического контекста, автор тем самым попытался придать своей работе методологическую определенность, поскольку, действительно, в истории социологии политические институты рассматривались как инструменты обеспечения социальной интеграции, целостности и равновесия общества. Для того чтобы развернуть в статье концепт соотношения власти и страха, автор вполне уместно ссылается на богатый исторический материал, который дает в полной мере представление о том, как в умах людей откладывался страх перед властью. Так, например, автор случай с помещиком Андреем Болотовым, который публично порол пойманных воров, затем приказал раздеть их донага, вымазать дегтем и в таком виде вести по улицам. Жителям села было приказано выйти из домов и смотреть на эту процессию. Разумеется, история вопроса могла бы дать массу примеров такого рода нагнетания страха, но все же перед автором поставлена несколько иная задача, чем описывать столь показательные исторические случаи. Для него важно показать, что в конкретно-исторических условиях многое зависит от масштабов распространения порождаемого властью страха, от того, является ли такой страх основой политического регулирования или лишь одним из множества иных механизмов. Мне кажется, что автору в своей статье как раз удалось эту проблему отразить именно в обозначенном ключе и в стиле диалектики взаимопроникновения.
Я бы выделил несколько основных позиций, которые представляются значимыми для раскрытия обозначенной темы и которые в общем-то учел автор рецензируемой работы: 1) оценка страха в аспекте того, как он в определенных политических условиях становится важным средством социального управления, средством укрепления власти, гарантом ее неприкосновенности; 2) определение границ рассмотрения роли страха в обеспечении суверенитета государства при страхо-силовых формах правления: по сути дела, само понятие суверенитета может стать системой навязывания политики страха; 3) распознавание страха как важной составляющей политики; 4) оценка исторических форм культивирования страха, их изменчивости, но в то же время постоянства, связанного с сохранением и укреплением власти, в особенности если она приобретала характер сугубо личного правления.
Вполне логично выглядит обращение автора в своей работе к мнению С.Л. Франка, Н.А. Бердяева, Э. Фромма, П. Бурдье о том, что «демократические формы правления приводят к отчуждению между властью и обществом, когда в результате делегирования полномочий население остается в неведении относительно истинных намерений и действий политиков, которые фактически оказываются неподконтрольными населению». Очевидно, для придания современного звучания проблемы автору необходимо оценить то, как в условиях современной демократии и развития политических технологий формируется страх и каким образом он становится неотъемлемой частью человеческого бытия. Но в то же время автор задает резонный вопрос о том, в какой мере граждане реально участвуют в избирательном процессе, принимают решение о выборе и действительно совершают такой выбор? И это вопрос вполне уместен в контексте рассматриваемой темы, поскольку он выводит автора к важной и сложной проблеме отчужденности власти и общества, что «становится источником беспокойства и тревожных ожиданий по поводу действий власть имущих».
Положительным моментом является то, что автор рассматривает проблему отчужденности человека и власти и с точки зрения того, как в демократических системах государство может использовать стратегию запугивания населения, ту стратегию, которая была традиционно свойственна тоталитарным или авторитарным режимам. И в этом случае вполне уместно автор приводит пример начавшейся в 40-х годах ХХ века в США «красной истерии», получившей воплощение в маккартизме в начале 1950-х годов.
Давая оценку процессу отчуждения власти и человека, автор по сути, обращается к парадоксам социального развития, состоящим в том, что смягчение власти, процесс ее гуманизации приводят к бурному возрастанию деструктивных сил (к преступности, коррупции, враждебной оппозиции, к революционной ситуации и т. д.), которые как болезнь подтачивают общество изнутри, в результате власть становится жертвой истории. При этом следует учесть, что миролюбие оказывается не только параличом власти, но и общества в целом. Поэтому естественно встает вопрос, можно ли в политике полностью отказаться от культивирования страха, можно ли сохранять власть, опираясь только на законы. Опыт развитых стран в современном мире не позволяет дать положительный ответ на этот вопрос
Преимуществами авторского взгляда на проблему являются следующие моменты: 1) дается анализ политико-правовых факторов возникновения страха; 2) рассматриваются также страхи политиков, вызванные угрозой потери власти, внутриполитической борьбой, политической конкуренцией, избирательным процессом; 3) исследуется непосредственная связь между страхами населения и характером политической власти (всевластие, безвластие).
Статья в целом производит хорошее впечатление: логика понятна, примеры удачны, методология вполне адекватна, но в то же время ограничен круг источников для столь продуктивной темы. Я полагаю, что автору следует привлечь для своей работы порядка 15 источников, чтобы придать неоспоримый научный вес исследованию.
В итоге: статья может рассматриваться как состоявшийся материал, в целом отвечающий требованиям, предъявляемым к научным материалам в части структуры и содержания, а также теоретико-методологической проработки проблемы, но в то же время нуждается в доработке в плане усиления анализа научного дискурса по обозначенной проблеме.

Ссылка на эту статью

Просто выделите и скопируйте ссылку на эту статью в буфер обмена. Вы можете также попробовать найти похожие статьи


Другие сайты издательства:
Официальный сайт издательства NotaBene / Aurora Group s.r.o.